Две знаменитые тетралогии исторических пьес, написанных Шекспиром в последние годы царствования Елизаветы I, так или иначе посвящены исследованию животрепещущей проблематики перехода власти от одного монарха к другому. И если «Ричард III» является самой эффектной и драматически насыщенной из восьми пьес обеих тетралогий, то двухчастный «Генрих IV», безусловно, остается самой популярной и любимой публикой. Виной тому пузатый наперсник простецких забав принца Хэла ― кутила, врун и весельчак сэр Джон Фальстаф. Разделив историю последних лет правления Генриха IV ― и выхода на авансцену его сына, будущего Генриха V ― на две самостоятельные части, Шекспир позволил Фальстафу «украсть» пьесу у ее монарших протагонистов. По сути ― превратил персонажа из комического дивертисмента в центральную фигуру сценического действия.
Публика издревле ходила именно «на Фальстафа» ― в куда большей степени, чем, собственно, «на Генриха». В этом смысле любопытна история появления в спектакле Энтони Шера в роли пожилого проказника. «Генрих IV» стал второй постановкой Грегори Дорана на посту художественного руководителя Королевской Шекспировской компании. Открыв свое «правление» в RSC прошлогодним «Ричардом II», Доран быстро взялся за работу над следующей пьесой цикла. При этом режиссер довольно долго не мог найти «своего» Фальстафа. Ситуация разрешилась во время беседы с великим Иэном МакКелленом. Узнав о творческих мытарствах Дорана, сэр Иэн отчитал младшего коллегу: «Почто ты ищешь Фальстафа неизвестно где? Ты ведь живешь с ним!» Дорана и Шера уже больше четверти века связывает совместная личная и профессиональная жизнь, по ходу которой 64-летний актер переиграл все самые выпуклые шекспировские роли ― Ричарда III, Макбета, Шейлока, Просперо. Увидев ― по наводке МакКеллена ― в Шере Фальстафа, Доран сорвал джекпот.
Особенности их трактовки Фальстафа легко распознать, если сравнить ее с работой Саймона Расселла Била ― другого выдающегося «сэра Джона» нашего времени. Если Бил интерпретирует Фальстафа в раблезианском ключе, растворяясь в его безразмерной талии, то Шер скорее рисует парадный портрет своего героя ― торжественный, при всей комичности куда более степенный, с походкой и размеренной дикцией настоящего, пусть и опустившегося, сэра. Веселый нрав и красный нос, тем не менее, остаются на месте ― как и нелюбовь к бесцельным пешим прогулкам и прочим бессмысленным физическим упражнениям (достаточно упомянуть главную пластическую находку спектакля ― Фальстафа-жука, лежащего на спине и не способного подняться после утомительных «ратных» подвигов).
Не менее выразителен и противоположный полюс пьесы: ветеран «Королевского национального театра» и «Глобуса» Джаспер Бриттон находит в своем Генрихе правильное сочетание величия и страдания, ярости и аскезы. Настоящим адреналиновым мотором спектакля служит динамический дуэт принца Хэла и Генри Перси Хотспера ― в энергичном исполнении Хэсселла и Уайта, соответственно. Стоит отметить и монументального Джошуа Ричардса, одинаково уморительного в одежках Бардольфа и Глендаура, а также будто сошедшую с гравюр Хогарта Паолу Дионисотти в роли миссис Куикли. Все они блестяще взаимодействуют внутри первой части истории про старого короля и его беспутного наследника ― в той ее части, в которой кабацкая идиллия, пусть и прерванная батальными похождениями, остается нетронутой, а священные узы бузотерского братства кажутся вечными. Когда наступит новая историческая реальность второй части пьесы, с ее неизбежными переменами участи, все эти образы ― вместе с самой пьесой и спектаклем ― заиграют совершенно новыми красками.
