Ангелы рая

Премьера эпоса, родившегося из рассказов Василия Шукшина, состоялась в апреле 2022-го, в апреле 2023-го спектакль получил специальную премию Национального театрального фестиваля «Золотая Маска» и, если не произойдёт враждебных вторжений извне, будет украшать отечественную сцену ещё не один год.

Первым в «Материнском сердце» появляется очень необычный, совсем не шукшинский посредник между залом и сценой: какой-то кабаретный немец, выхваченный лучом софита из центра партера. Лопочет не по-нашенски, постепенно переходя с иноземной тарабарщины на родной авторам язык, задаётся вопросом, что есть русский человек и его душа, напоминает, что это всё театр (видимо, чтоб кликуши не приняли за храм),

игра, не увидишь, пока не поднимется занавес.

В программке герой Андрея Феськова наречён несколькими ипостасями – «Чичиков, аферист, жулик, представитель потусторонних сил», но в начале он – просто неожиданный рассказчик, зачинающий историю простой русской женщины Авдотьи Громовой (Нина Усатова).

Четырёх сыновей потеряла, а с пятым Витькой (Григорий Чабан) случилась страшная большая беда. По пьяной лавочке, облапошенный аферистками развратного поведения, затеял драку, нанёс телесное повреждение милиционеру Мельникову (Виктор Княжев), и грозит теперь Витьке тюрьма, и никто, кроме матери, о чём с ехидным пафосом возвещает наш «представитель потусторонних сил», его не вызволит, ему не поможет.

Седлает Авдотья доставшийся от покойного мужа мотоцикл-коляску и отправляется в долгий путь – к «краевым», у которых власть, которые ничего не боятся,

с остановками в больнице, где доктора пытаются вывести из безмолвия ударенного ремнём по лбу милиционера (а как сладострастно поглаживал бляху Витька, когда портвейном согретый к соблазнительнице намыливался – не иначе чувствовал, что станет ремень орудием рока), и Сучках – населённом пункте с ударением на «а». А отчаявшись найти милость в своей далёкой от столиц стороне, садится в поезд до самой Москвы, до самого хитрого батеньки Ленина: шукшинский реализм скоро сказом обращается, фантасмагория крепчает – параллельно с осознанием милиционером великой тайны «Мёртвых душ» – как Гоголь-то подсуропил, вора Чичикова за бразды Руси-птицы-тройки посадил; и с этим-то теперь что делать?

«Материнское сердце» – большой, с чудесами, одновременно и гиперреалистичной (чего стоит один только в деталях воссозданный плацкартный вагон), и абсолютной фантастической сценографией Александра Шишкина театр – и большая жизнь. Смотришь и сам до конца не понимаешь, в какой момент внимание с игривого чертёнка-конферансье – как он рыбки-анчоусы кушает да рожицу белым малюет – полностью переключается на судьбы Громовой и встреченного ею народа. И вот ты будто в той самой больничке, где чудики Василия Макаровича бьются над старинной русской головоломкой про волка, козу и капусту.

Ты и в театре, и на неведомых дорожках-просторах, ведущих не к рациональному разрешению старинных и современных загадок – к мистике, как фарсовой, так и зловещей.

Впрочем, реализм с самого начала подточен – у большинства героев накладные носы;

и носики-курносики сопят не совсем в унисон с деревенской классикой.

И саунд-дизайн Андрея Титова отнюдь не иллюстративен – то лирические трели-переливы, то скрежещущий роковый нойз. И Феськов к началу второго действия объёмного трёхактного спектакля уже чистый бесёнок, ворующий у остановившейся дух перевести Авдотьи крутое яйцо и покушающийся на баранку (а как потешно корёжит нечистого на словах «царствие небесное», «бог» да «Ленин»!). И мегаломанский перформанс хмельной свадьбы с купанием по метафизической логике переходит в похороны, где старики дерутся: муж не дал жениху (за которого покойница не пошла, потому что венчаться комсомолец не хотел) попрощаться с любимой. И железнодорожное странствие Авдотьи, которую приютили солдатики, едущие в Москву ордена получать за подвиг, назвать который права не имеют, оборачивается фольклорным хоррором: не живы солдатики-то.

В разветвлённом, но ладном, стройном, крепком сценарии, написанным постоянным драматургом Могучего Светланой Щагиной, мотивы Шукшина дополнены виршами Козьмы Пруткова и эзотерическими текстами Николая и Елены Рерих – именно они превращаются в финальную коду Махатмы Ленина (Юлия Дейнега). Но метаморфоза, случившаяся с сюжетами коротких рассказов, глубже простого обрамления прозы Шукшина словами других авторов:

Могучий и Щагина используют новеллы как базис для романа, для эпоса гоголевского толка.

И связывают две традиции, реалистическую и сказочную, примиряют их – эпохальное национальное примирение.

© Фотографии Стаса Левшина предоставлены пресс-службой театра